Антон Павлович Чехов

В Москве устроение семейного быта Чеховых сначала оставалось таким же, как в Таганроге: беспрекословное повиновение отцу, хождение к ранней и поздней обедне, в случае неповиновения — то же дранье. В «Расписании делов и домашних обязанностей», вывешенном Павлом Егоровичем, было примечание: «Неисполняющий подвер­гается сперва выговору, при коем кричать воспрещает­ся». Упреждение не помогало: когда однажды отец стал прямо во дворе бить в чем-то провинившегося Ивана, тот стал громко кричать. Драчевский домохозяин предупре­дил, что откажет от квартиры; воспитание было перене­сено в помещение; «плачи биемых и гласы бьющих», как писал Александр брату, стали раздаваться только в квартире. Ивану было в это время 17 лет; Павла Егоро­вича возраст смущал мало — первенец подвергался в Таганроге порке, будучи еще старше.

далее

О его характере и даже внешности в гимназические годы сведения противоречивы. Одни соученики вспоми­нали, что он был полным, другие — что «худощавым на вид, но крепышом». Одни запомнили его «вялым уваль­нем с лунообразным лицом» (П. А. Сергеенко), «букой» (В. Г. Тан-Богороз), другие, в том числе домашние,— как «весельчака, шутника, острослова». Современник прав: «Очевидно, мальчик развертывался охотнее дома, чем в гимназических стенах». Но на мнении о «весель­чаке» лежит явный отсвет последующей славы юного писателя-юмориста. Во всяком случае, вызывают сомне­ние воспоминания о том, как юный Чехов читает смешные рассказы «по тетрадочке», потешая этим всю гимназию.

далее

Опираясь в представлениях о картинах детства Чехо­ва на воспоминания Александра Павловича, мы, однако, и здесь не можем обойтись без критики текста. Дело не в фактических неточностях. Старший брат вряд ли измышлял сами факты из жизни младшего и своей: и лавочная «каторга», и «каторга» спевок, и жестокое драньё — все это реально было, и убеждает нас в том самый авторитетный свидетель — Антон Чехов, не раз писавший о «маленьких каторжниках», о том, что у него и братьев «детство было страданием». «Я прошу тебя вспомнить, — писал Чехов брату, — что деспотизм и ложь сгубили молодость твоей матери. Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой» (2 января 1889 г.).

далее