Антон Павлович Чехов

О его характере и даже внешности в гимназические годы сведения противоречивы. Одни соученики вспоми­нали, что он был полным, другие — что «худощавым на вид, но крепышом». Одни запомнили его «вялым уваль­нем с лунообразным лицом» (П. А. Сергеенко), «букой» (В. Г. Тан-Богороз), другие, в том числе домашние,— как «весельчака, шутника, острослова». Современник прав: «Очевидно, мальчик развертывался охотнее дома, чем в гимназических стенах». Но на мнении о «весель­чаке» лежит явный отсвет последующей славы юного писателя-юмориста. Во всяком случае, вызывают сомне­ние воспоминания о том, как юный Чехов читает смеш­ные рассказы «по тетрадочке», потешая этим всю гим­назию.

Но независимо оттого, насколько это проявлялось вовне, юмористический настрой несомненно был силь­ным. Любовь к прозвищам (начавший ухаживать за барышнями Александр получил прозвище Волокитич Фаленюга, вечно хныкавший в детстве Николай — Зюзя Калич Мордокривенко), к каламбурам, к обыгрываньям латинских цитат и немецких слов, церковнославянизмов бьет в глаза в ранних письмах, ранних рассказах Антона Чехова и его первой пьесе, еще тесно связанных с дет­ским и юношеским словесно-тематическим багажом.

Несомненно, сильна была и артистическая жилка, желанье имитировать, пародировать жесты, манеры.

М. Д. Дросси-Стайгер, сестра гимназического прияте­ля Чехова, вспоминает: «Полина Петровна была старая дева, очень жеманная, непрестанно оправлявшая на себе платье и красневшая по всякому поводу. Антоша изуми­тельно копировал ее манеры. Бывало, Антоша ее пере­дразнивает, а она потом входит, — и трудно было удер­жаться от смеха».

Вспоминает приятель отца Чехова, Ф. П. Чангли-Чайкин: «При приходе брата (Митрофана Егоровича. — Л. Ч.) Павел Егорович встречает его с распростертыми объятиями. Дядя, будучи человеком религиозным, без­молвно направляется к углу с иконами и начинает набожно креститься. Отец остается с протянутыми ру­ками. Так как икон много, то моление продолжается долго. Хозяин опускает протянутые для встречи гостя руки и тоже начинает молиться. Наконец дядя кончил молиться и, оборачиваясь, протягивает руки. Теперь молится хозяин, а гость стоит с протянутыми руками». Эту сцену потом не раз в лицах представлял Антон.

Сведения о детских забавах и шалостях братьев Чеховых скудны (может быть, их было не так много?..). Но о некоторых мы знаем. Играли в лапту (Антон — отлично), в бабки, ловили тарантулов в степи, жарили рыбу на берегу, клеили воздушные шары из папиросной бумаги, заполняя их светильным газом при помощи шланга, надеваемого на рожок загашенного уличного фонаря (Павел Егорович узнал, окончилось большой поркой), принесли домой череп и кости, сильно напугав сестру. Правдивость последнего эпизода М. П. Чехова впоследствии оспаривала, но А. А. Долженко, автор вос­поминаний, возражая ей, стоял на своем. Какая-то исто­рия с черепами и костями^ (быть может, и не одна) не­сомненно была: о подобном эпизоде вспоминала А. Л. Селиванова-Краузе (черепом пугали и ее); сюжет, с ними связанный, положил в основу своего рассказа Александр Чехов («Жертвы науки. Из воспоминаний детства», 1887), а он, сгущая отдельные подробности, в целом сами эпизоды обычно не придумывал.

Еще меньше дошло до нас сведений, рисующих обще­ственный темперамент Чехова — даже в Московском университете, не говоря уже о гимназии. Тем ценнее каждое такое свидетельство. Однокашник Чехова таган­рогский врач И. Л. Шамкович рассказывал корреспон­денту киевской газеты в 1914 году:

«Как-то раз у класса вышло какое-то недоразумение с преподавателем словесности Мальцевым. Класс решил не подавать очередного сочинения. Чехов согласился с этим решением. Тем не менее один из учеников, ныне здравствующий, сочинение подал. Поступок изменника возмутил другого ученика, сейчас видного присяжного поверенного на юге, и он ударил изменника по лицу. Увидя это, Чехов не выдержал, пришел в сильное волне­ние и воскликнул: „Это глупо, это дико!"»

Реальность этого эпизода получила неожиданное подтвержденье через 60 лет. В 1935 году, во время празднования 75-летия со дня рождения Чехова, в та­ганрогском театре с воспоминаниями в числе прочих выступил престарелый И. Л. Шамкович. С некоторыми вариациями он изложил тот же эпизод: «В. ударил заподозренного по лицу, пользуясь тем, что был посиль­нее. Гимназист Антон Чехов подошел к В. и сказал тихо, но крайне выразительно: „Как тебе не стыдно!"»

«В момент, когда со сцены произносилась эта фра­за, — вспоминает один из находившихся тогда в теат­ре, — из глубины театрального зала раздался несколько хриплый, но отчетливый старческий голос: «Мне и сей­час стыдно!» Оказалось, что в зрительном зале присут­ствует согбенный годами В.»1

Соученик Чехова В. Г. Богораз (печатавшийся под псевдонимом Тан) однажды написал: «Таганрогская гим­назия в сущности представляла арестантские роты осо­бого рода. То был исправительный батальон, только с заменою палок и розг греческими и латинскими экстем-поралиями» (сложными переводами с родного языка). Это хлесткое высказывание многократно цитировалось, несмотря на его очевидные преувеличения.

В 1837 году таганрогская коммерческая гимназия, основанная в 1806 году, была преобразована в 7-клас-сную гимназию. В 184/3 году гимназия перешла в специ­ально построенное каменное здание. Здание было хоро­шее. В нижнем этаже помещались классные комнаты, библиотека, историко-географический музей, канцелярия гимназии, квартира директора. В верхнем этаже — акто­вый зал, большая часть классных комнат. Классы были светлые, в середине 70-х годов они были оборудованы партами-скамейками по системе Кунце (такие парты просуществовали до 60-х годов нашего века). В актовом зале, помимо полагающихся официальных портретов, висела копия, писанная маслом, «Сикстинской Мадонны» Рафаэля. Там же были две «золотые доски», куда зано­сились фамилии выпускников-медалистов. Последние четыре года Антон видел там свою фамилию: в 1875 году с серебряной медалью окончил гимназию Александр Чехов.

Это была обычная гимназия того времени — с инспек­торами, глазками-окошечками в классных дверях, обяза­тельными проходами по коридорам директора, де­журствами инспекторов в парках, в театре. Атмосфера смягчалась тем, что директор, Э. Р. Рейтлингер, был человеком добродушным. Братья Чеховы были с ним в хороших отношениях: Александр был репетитором у его детей и в последний свой гимназический год даже жил у него на квартире. Антона соученики запомнили прогули­вающимся с директором по гимназическому коридору.

Ежегодно в мае устраивалась экскурсия в Дубки.

1 Званцев С. Дело Вальяно: Рассказы о чеховском Таганро­ге. — Ростовское кн. изд-во, 1959. — С. 8—9.

«Экскурсии эти, — писал историк Таганрогской гимна­зии, — имели характер полной непринужденности и были исполнены искреннего детского веселья и оживления». Однако, по воспоминаниям одного из учеников, само путешествие у гимназистов успеха не имело. И понятно, почему: по словам того же историка, «ученики гимназии отправлялись туда пешком в сопровождении начальника гимназии, инспектора и преподавателей». Но по прибы­тии в рощу все менялось. Расстилали скатерти, ставили самовары. Предлагалось даровое угощенье: бутерброды, молоко, чай, апельсины... «Преподаватели, — вспоминает другой участник этих маёвок, — забыв на время всякую официальность и вспомнив свою юность, снимают сюр­туки и превращаются в тех же гимназистов, дурачатся, бегают взапуски, борются, прыгают друг через друга; гимназисты прыгают через них, ,,салят" мячом их; смех, шум, крик, общая свалка. Стена, созданная циркулярами и инструкциями и отдаляющая мир учеников от препода­вателей, рушится, и лед, покрывавший в течение года все отношения учеников и преподавателей, тает». Играли в мяч, в чехарду, «в беглых». Антон больше всего любил лапту.

Это была классическая гимназия, и для того времени отнюдь не хуже прочих. От поступающих в 1-й класс требовалось: по русскому языку «умение бегло и со смыслом читать и пересказывать легкие рассказы на предложенные вопросы, а также писать под диктовку без искажения слов и уметь читать по-церковнославян­ски», по арифметике — знание первых четырех действий. Подавляющее большинство получало все эти сведения в приготовительном классе (23 августа 1868 года в приго­товительный класс поступил и Антон Чехов).

Большое значение придавалось древним языкам — из-за них чаще всего оставляли учеников на второй год. Но в гимназии хорошо было поставлено преподавание естественных наук, силами учеников и педагогов велись метеорологические наблюдения, печатавшиеся в местной газете, в кабинетах были новейшие приборы, имелся телескоп. В 1872 году «Азовский вестник» сообщал о том, что «инспектор Каменский намерен познакомить таганрогскую публику с недавно приобретенным для физического кабинета гимназии фотоэлектрическим микроскопом Дюбоска».

Преподавание велось по обычной гимназической программе: всеобщая и русская история, история Древ­ней Греции и Рима, география России, теория словес­ности, история русской словесности. Русская литература заканчивалась на «Антоне Горемыке» и «Записках охот­ника».

Лев Толстой считался уже текущей литературой: о «Войне и мире» гимназисты делали «свободные доклады» на ежегодных собраниях, посвященных чтению и толко­ванию выдающихся образцов отечественной и иностран­ной словесности.

Но гимназией образование не исчерпывалось — очень рано Чехов начал много читать.

Что он читал?