Антон Павлович Чехов

Новых землевладельцев мелиховские крестьяне встре­тили настороженно. Были конфликты — впрочем, не­большие: мужики заменили кобылу на мерина той же масти, думая, что хозяева этого не заметят, темнили при определении границ имения. Все уладилось, но не сразу; ситуация непонимания друг друга «барами» и мужиками, так глубоко изображенная в «Новой даче» (1898), время от времени — по мелочам — возникала снова, несмотря на всю доброжелательность чеховской семьи.

В Серпуховском уезде Чехов не только врачевал. Его иждивением в 1896 году была построена школа в сосед­нем с Мелиховом селе Талеже, на следующий год — в Новоселках, еще через два — в самом Мелихове. Он не только давал деньги, собирал пожертвования, но и участвовал в обсуждении планов, покупал материалы, следил за строительством. Этот опыт, включая отношения с мужиками во время стройки, нашел отражение в повес­ти «Моя жизнь» (1896). Школы получились хорошие и по теперешним меркам. Когда Чехов говорил о школах, вспоминал Михаил Павлович, то «глаза его зажигались, и видно было, что если бы ему позволили средства, то он выстроил бы их не три, а множество».

«Хорошо, если бы каждый из нас оставлял после себя школу, колодезь или что-нибудь вроде, чтобы жизнь не проходила и не уходила в вечность бесследно» (за­писная книжка Чехова).

В Талежской и Чирковской школах он был попечите­лем, присутствовал на экзаменах, входил и в неприятную повседневность: «Постоянные дрязги в Талежском учили­ще, поп, мужики, бьющие стекла, г-жа N со своим ха­рактером, жалостные письма ее помощницы, полное не­внимание управы...» (1899). Земство помогало мало, но благодарило письмами; правительство тоже: в 1899 году Чехов получил орден Станислава 3-й степени.

Одно время Чехов даже предполагал обобщить опыт своей работы по устройству школ: «Я готовлю материал для книги, вроде „Сахалина", в которой изображу все 60 земских школ нашего уезда, взявши исключительно их бытовую, хозяйственную сторону. Это земцам на по­требу» (Суворину, 14 декабря 1896).

Когда в 1897 году началась всеобщая перепись на­селения, Чехов участвовал и в ней; несмотря на плохое в это время самочувствие, он ходил по избам с казен­ным портфелем, в который «не лезут переписные листы».

Без всякого преувеличения можно сказать, что Чехов принимал самое живейшее участие во всех местных де­лах, не подразделяя их на мелкие и крупные, — будь то борьба с холерой, рытье колодца, строительство шко­лы или проведение шоссе, открытие почтового отделения на станции Лопасня.

С мелиховскими впечатлениями связаны главные про­изведения Чехова о деревне — «Мужики» (1897), «На подводе» (1897), «Новая дача» (1898), «В овраге» (1900).

Чеховские «Мужики» подняли в печати долгую и ост­рую полемику между народниками и легальными марк­систами, которая, выплеснувшись за рамки произведения, затронула коренные вопросы путей развития российской деревни. Врач Н. И. Коробов, товарищ Чехова по Мос­ковскому университету, писал ему в 1897 году: «Чем больше я думаю про „Мужиков", тем больше прихожу к убеждению в их значительности и своевременности. Они вопиют, бьют в набат и должны быть запрещены цен­зурой». Опасения сбылись: цензура действительно вме­шалась и вырезала из уже отпечатанной книжки журна­ла с «Мужиками» целую страницу.

«Мужики» вобрали весь главный материал деревен­ских наблюдений писателя; он сам это сознавал: «В бел­летристическом отношении после „Мужиков" Мелихово уже истощилось и потеряло для меня всякую цену» (Суворину, 1899).

Уклад жизни в его усадьбе был похож на тот, кото­рый Чехов видел в чужих, где он живал: гости, обеды, прогулки, музицирование. Но хозяева тех имений были люди праздные. Или их занятия не требовали той сосре­доточенности, какая нужна для писательства. Чехов это понимал, но порядков не переменял. В Мелихове бывали И. И. Левитан, виолончелист М. Р. Семашко, флейтист А. И. Иваненко, актер П. М. Свободин, писатели В. А. Ги­ляровский, И. Н. Потапенко, И. Л. Щеглов-Леонтьев, Вл. И. Немирович-Данченко, А. С. Суворин...

Постоянно гостили барышни: певица В. А. Эберле» художница М. Т. Дроздсва, начинающая писательнице и переводчица Т. Л. Щепкина-Куперник, Л. С. Мизинова-Приезжала бывшая невеста, Е. И. Эфрос, теперь Коно" вицер, замужняя дама.

С Ликой Мизиновой были сложные отношения полу" любовных признаний, с обеих сторон постоянно стара" тельно иронически снижаемых. Так сразу завел Чехов'» он был большой мастер единой интонации и стиля в отно­шениях. Письма к Лике — едва ли не единственные» где чеховский юмор становится принужденным и почт^ натужным. Но в этих шутливых, местами почти ёрни" ческих письмах встречаются и слова, из которых многое становится понятно: «В Вас, Лика, сидит большой кроко~ дил, и, в сущности, хорошэ я делаю, что слушаюсь здра­вого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше5» дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею». Планировалась тайная совместная поездке на Кавказ. Чувство было, безусловно, и с той и с другой* стороны, но с чеховской с самого начала было и явно^ опасение ему поддаться, ютерять свободу, связать суды" бу с женщиной богемного настроя и темперамента.

Совсем иные обстоятельства разъединяли Чехова <с другой любившей его женщиной, писательницей Л. А. Ави­ловой: у нее была семья, дети. Но была и та же причи­на — боязнь изменить сложившуюся жизнь, целиков построенную на творчеспе.

«Нет, Чехов не был ьи ангелом, ни праведником, —-писал И. Н. Потапенко,— а был человеком в полное значении этого слова. И те уравновешенность и трез*-вость, которыми он всех изумлял, явились результатов мучительной внутренней борьбы, трудно доставшимис5я ему трофеями».